Душа — в холодах.
— Славные морозы, — зубоскалим, приплясывая, — ярые.
10 тысяч лье под воздухом, мы на самом его дне.
Легкие истерзаны такой невыносимой свежестью, что, кажется, того и гляди взлетишь.
Воздух, переполненный кислородом, перенасыщенный им, ударяет в голову гораздо быстрее шампанского, кружит ее, заставляя небо-землю перемешиваться, сливаясь в единое белое пятно — вскочив с утра пораньше, встаешь на замерзшем мысу, там, где сходятся Волга и Которосль, и делаешь глубокий вдох.
И еще, и еще, до колючести в горле.
А опомнишься только тогда, когда поймешь, что ступнями скоро вмерзнешь в снег, совсем как вон тот бело-синий академик Вавилов у причала. Подпрыгиваешь и бежишь по набережной, спасаясь от ветра.
А ветра здесь сырые, пронизывающие и, кажется, вечные.