Когда взошло солнце, улочки ожили после долгого сна, и, кажется, мне даже удалось услышать вздох облегчения.
Я был уверен, что такого рассвета здесь не было никогда раньше, и что город дарит это особенное утро только мне одному, единственному пешеходу посреди широкой улицы, изредка шаркающему подошвами только для того, чтобы услышать, как на эту грубость будет отзываться неродная ему дорога.
Город торопился, легко подталкивая меня ветром в спину, и я послушно ускорял шаг.
Я понимал, что вскоре солнце осмелеет настолько, что полностью покажется из-за горизонта, и тогда эта встреча — наша с городом встреча — потеряет самое сокровенное: тишину.
Сложенный вчетверо путеводитель недовольно хрустел в кармане при каждом шаге. Я улыбнулся и похлопал по карману ладонью: извини, приятель, но на сегодня у меня уже есть гид. Кажется, самый замечательный гид на свете.
Дорога вела меня вниз по склону. На мгновение я замер словно в оцепенении и, оторвав взгляд от дороги, поднял глаза.
читатьАккуратные каменные двух- и трехэтажные дома с покатыми черепичными крышами, прозябнув после долгого ночного сна, жались друг к другу стенами и уходили вниз. Казалось, что по ним можно пробежаться, как по ступеням огромной лестницы, лишь бы не споткнуться о разномастные каминные трубы. На балконах то там, то здесь трепетало на ветру забытое с вечера белье, те из окон, что не были закрыты ставнями, жидким золотом сверкали в солнечных лучах.
Стройной чередой дома спускались к подножию холма, и — мое сердце забилось чаще — в ряд выстраивались перед площадью, выходящей на пристань. Вдоль кованой ограды были расставлены столы, вокруг каждого было по четыре стула с резными спинками — издалека все это казалось невесомым, вырезанным из бумаги, некоторые из стульев были опрокинуты. По всей видимости, неуемный ветер бушевал здесь всю ночь, утихнув только под утро.
Он кидал волосы в лицо и гнал меня вперед, и я, поддаваясь, шел еще быстрее.
В мягкой тишине просыпающегося пустого города звонко разлетались звуки моих шагов. Ударяясь о стены домов и стволы деревьев, они усиливались в разы и становились оглушительно громкими — я почувствовал, как внутри меня просыпается давно забытое озорное чувство мальчишки, втихаря забравшегося в чужой сад. Поудобнее перехватив дорожную сумку, я перешел на бег.
Резко сменив направление, ветер с восхищением толкнул меня в бок, и я, чуть не споткнувшись о собственные ноги, неуклюже затормозил перед черной кованой оградой, сплошь покрытой крошечными серебрившимися в свете восходящего солнца каплями.
Сердце колотилось в ребра, и от бега с непривычки перехватывало дыхание. Я запрокинул голову и принялся жадно вдыхать этот соленый, наполненный солнцем, воздух.
Солнце было везде — в листве деревьев, откуда вместе с тенью узорами ложилось на кожу, в море — осколками падало в воду и сверкало там, как драгоценный камень.
Я сбросил с плеча сумку, снял ботинки и, присев на край пристани, окунул горящие ноги в обжигающе холодную воду.
За спиной в одном из домов звонко скрипнула открываемая дверь, в другом стукнули створки окна, послышался сонный говор на неизвестном мне языке, кто-то поднял упавшие стулья, чуть дальше был слышен сухой шорох метлы по дороге.
Я поднял голову и зажмурился на солнце.
Пожалуй, в моей жизни есть, была и будет одна единственная настоящая любовь — самый первый рассвет, встречаемый мною в незнакомом городе.
Я уверен, что каждый город бережет такое особое утро,
утро для незваных, но долгожданных утренних гостей, бредущих в одиночестве по неродной дороге и с восторгом вслушивающихся в собственные отчаянно смелые, эхом разносящиеся по сонным улочкам, шаги.