Сидеть в своем доме на самом верхнем этаже, а точнее, на открытом балконе самого верхнего этажа, попивать чай и печатать — печатать, когда вокруг кромешная тьма, и будто ничто не существует, кроме тебя — трех прямоугольников света, состоящих из экрана и пары линз очков, — кроме тебя и моря. Волнующегося, невидимого, сливающегося с черной бесконечностью ночного неба — ты сидишь к нему лицом, в одной единственной длинной легкой рубашке, чувствуешь беспокойный ветер, который иногда приносит морские брызги, и ты лихорадочно, словно в трансе (а, может, и не словно) печатаешь, глубоко дышишь, хлещешь кружку за кружкой, бешено печатаешь и снова дышишь, дышишь так, будто это первый раз в твоей жизни. Или последний.

Сейчас ты — единственное освещенное белое пятно во всем целом доме, а, значит, и мире. И ты, возможно, хочешь, чтобы тебя кто-нибудь сейчас незаметно для тебя же сфотографировал, быстро, со спины, но — вот она, несбыточная мечта всех недо- и просто фотографов: таких подмастерьев и днем с огнем не сыщешь — чего уж и говорить про такую кромешно черную ночь.
Ты весь обращаешься в слух, потому что не видишь почти ничего — буквально в метре от тебя начинается пустота, поэтому все остальные чувства восприятия окружающего мира будто усиливаются во сто крат, и вот ты слышишь: та самая живая, не-мертвая пустота, наполнена. Отдаленным, едва различимым гулом дороги, звяканьем цепи в собачьей будке, осторожным скрипом калитки, хрустом гальки под чьими-то полуночными подошвами, шуршанием твоей одежды и щелканьем клавиш ноутбука. Ты удовлетворенно отмечаешь, что последние два пункта ничуть не выбиваются из гармонии ночного звучания. Которая, к тому же, наполнена ароматами цветущего всего — акации, сирени, деревьев-с-белыми-цветами, деревьев-с-желтыми-цветами, кустов-с-белыми-цветами, — те самые ароматы цветущего всего искусно вплетены в запах остывающей после жаркого дня земли, исчезающего дыма от дневных костров и, конечно, моря. Ну а ты, любитель-полуночник, уж точно знаешь толк в особом аромате ночного моря. Твоей ли беспокойной душе, год за годом возвращающейся сюда, об этом не знать.

Ты перебарываешь свою лень и физическую усталость, которая наваливается на тебя свинцовым грузом после того, как последняя молния со звуком выполненного долга застегивается на собранном в дорогу чемодане. Ты думаешь, может, стоит просто лечь — осталось всего два часа, но ведь за эти два часа можно совершенно замечательно выспаться, верно ведь, просто закрой балкон и… Ты замираешь на пороге с протянутой к балконной двери рукой, потому что слышишь, как живёт ночное море. Свежий ветер, который гонит волны, доносит до тебя их неумолимый вечный шум. И ветер наполнен упоительным ароматом, которым просто невозможно насытиться. От этой невозможности ты медленно садишься на балконе, свешиваешь сквозь редкие перила ноги и смотришь в кромешную живую тьму — туда, где по твоим догадкам заканчивается небо и начинается… море.

Тебе никогда не следует забывать, что, единожды отдав часть своей души морю, ты никогда не станешь единым целым ни при помощи никого и ничего. Кроме моря.
Тебя никогда не сможет ни покорить, ни дополнить ни одна вещь, ни один человек, ни небо, ни скорость, ни музыка — ничто. Только оказываясь рядом с морем, ты будешь чувствовать себя полноценным, только погружаясь в него, ты будешь чувствовать то спокойствие, которое не чувствуешь никогда и нигде больше, только наблюдая за ним ты ощутишь то равнодушие, которое испытываешь по-настоящему, а не на словах, то настроение и самые правильные слова, которые тебе подскажет вдохновение ни от чего иного, кроме моря. Трудно быть влюбленным в свободу? Ничуть. Трудно не понимать тех, кто влюблен в это слово с приставкой «не».

И ты сидишь, свесив ноги в черную живую пустоту, слушаешь нарастающий шелест-гул-рокот, чувствуешь тепло и холод от ветра, медленно и глубоко дышишь и с содроганием осознаешь, что мог все это пропустить, просто-напросто дав слабину, покорившись своему телу. С каждым годом тебе все труднее бороться с этим «просто лечь», но бороться стоит. Потому что.

Целительные звуки разбивающихся о побережье волн можно слушать бесконечно. Представляя, что звук волнистый и многослойный, ты замираешь. И видишь множество синусоид, колеблющихся, пульсирующих, переплетающихся, то увеличивающихся, то ниспадающих, то загорающихся пронзительно ярким светом, то потухающих. И ты бы просидел в таком окоченении до конца отмерянного тебе срока — то есть, до приезда такси, но тебе еще столько надо высказать, выпечатать из себя, передать возможным читателям то, что те никогда не видели или видели, но успели забыть. Вспомнил ли ты? Почувствовал? Где именно ты находишься сейчас?

Не знаю, слышишь ли это ты. Но я окружена гулом, мощью, дыханием самого сильного, самого настоящего русского моря — абсолютно не модного, не попсово-облизанно-заезженного. Моря, которое впитало в себя самый крепкий южный матерок и самые искренние слова, когда-либо сказанные на его побережье.
Не знаю, видишь ли это ты. Но благодаря абсолютной темноте здесь я ясно вижу: небо совершенно иное, и звезды везде. Внизу, вокруг — звезды одиноких фонарей, освещающих калитки одноэтажных домов — для припозднившихся, потерянных или просто вдохновленных. За горизонтом, в той самой дали, где небо утыкается в море — звезды огней порта, там начинается «большая земля», там заканчивается полуостров, на котором и расположен твой городок, но там так же, как и здесь, в берегах и в душах людей будет вечно жить море. И вверху — тоже звезды.
Особенно вверху. Те самые, настоящие, живые, сияют себе оттуда ровным холодом, будто всегда были там, но нет: далеко на севере, там, не где мой истинный дом, но там, где я живу, — там их нет. Сквозь смог и ослепительное вечное сияние неспящего города прорываются самые яркие, самые настойчивые. А здесь их вижу даже я, та, у которой зрение ни к каким чертям, и даже могу найти Большую Медведицу. Она вон там. Ага, вот эта, эта, эта и вот эта, самая яркая — здесь я ее прекрасно вижу. И лювлю себя на том, что улыбаюсь как идиот. А там — нет. Чтобы понять, где твое истинное место, где тебе на самом деле рады, и ты, —самое главное — рад самому себе, достаточно просто вспомнить, где ты улыбался чаще всего. Конечно, улыбался искренне.

Ты, по-прежнему в легкой длинной рубашке. Машешь рукой на романтику, на секунду покидаешь балкон, быстро заворачиваешься в одеяло и возвращаешься обратно, чтобы в последние твои часы как можно дольше побыть наедине с ночным приморским городком и ночным шепчущим морем. Чтобы не упустить ни единой минуты, чтобы на целый год вперед насытиться, впитать в кожу, в уши, в легкие, в душу то самое, ради чего многие сюда едут, но лишь единицы отыскивают и бережно хранят в себе: свободу. Величественное и равномерно распределенное по каждой секунде ночи спокойное безразличие, отсутствие посторонних звуков, лишь только ясно различимый шум усиливающихся волн — истинный дух истинного моря.

Все только начинается.